Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Раздаются аплодисменты. Шум голосов:
— Правильно, Александров! Правильно! Только за Лениным!
Петерис удовлетворенно кивает головой.
— Теперь пусть скажет Приеде с верфи Вимбы.
Приеде выпрямляется во весь свой огромный рост.
— Я хочу знать, когда мы начнем эту борьбу? И кто будет нами руководить?
Петерис твердо произносит:
— Руководить будет партия.
Точно искры проскакивают по всему собранию. Кто-то из угла с волнением спрашивает:
— Какая партия?
Петерис встает. Его голос звучит громко и торжественно.
— В письме, которое привез товарищ Сергей, говорится о событии огромной важности. Предстоит организация Российской социал-демократической рабочей партии!
Сергей со своей стороны добавляет:
— И Владимир Ильич уже работает над ее программой.
Громкие аплодисменты. Многие встают со своих мест.
Петерис выжидает, пока стихнут аплодисменты.
— Ну, что об этом скажут товарищи… Калниньш!
Калниньш раскачивает качалку и затягивается папиросой.
— В принципе идея великолепная, но надо познакомиться с программой.
Петерис вопросительно переглядывается с Дорой и обращается к Райнису.
— Райнис!
Райнис выходит вперед. Он весь во власти своих, волнующих его мыслей.
— Если партия рабочего класса станет реальностью… я сочту за великую честь стать членом этой партии!
Ночь. Дюны, поросшие соснами. Сквозь деревья виднеются костры. Через них со смехом прыгают крестьянские парни и девушки.
Здесь заканчивается веселый праздник Лиго. Со всех сторон несутся музыка и народные песни.
По тропинке медленно спускаются Петерис, Дора и Райнис. Петерис смотрит на освещенное луной лицо Райниса и задушевно продолжает длинный и трудный разговор:
— …Я понимаю, что тебе тяжело, но так было правильно, дорогой друг. Слишком велик путь, на который мы вступили.
Дора кладет руку на плечо брата.
— И она никогда не пойдет рядом с тобой… Милый, зачем же тебе брать на себя и эту тяжесть?
Райнис отходит в сторону, останавливается и поворачивается к ним.
— Я люблю ее…
И он поспешно спускается к морю мимо веселых хороводов и горящих смоляных бочек.
На прибрежный песок набегают седые волны…
Пустынный берег. Обрыв над морем. На фоне неба видна одинокая сосна, в ее кроне шумит ветер… В тени сосны появляется Райнис.
Вступает музыка, — в ней звучит тема морского прибоя. Поэт прислушивается, смотрит на темное ночное море…
Вдохновенное лицо Райниса… И в шуме прибоя, в плеске волн, в ритмах музыки слышен его голос, читающий строки нового стихотворения.
…Нет, жить невозможно в тумане,
Где мучит ничтожное горе.
Открой мне величье страданий
Ты, море, великое море,
Пучина страданий…
Одними губами поэт повторяет последнюю строчку стихотворения…
Пучина страданий…
Официальное письмо на губернаторском бланке. Дата — 12 июля 1897 года.
ЕГО ВЫСОКОБЛАГОРОДИЮ ГОСПОДИНУ ПЛИЕКШАНУМилостивый государь!
Имею честь просить Вас безотлагательно прибыть в канцелярию Его Превосходительства Тайного Советника барона фон-Мейендорфа.
Управляющий канцелярией АнгеловПо широкой лестнице, устланной красной дорожкой, мимо готических окон, мимо статуй рыцарей в латах поднимается Райнис.
Впереди, показывая дорогу, мелкими шажками семенит похожий на гнома старичок. Это — управляющий канцелярией Ангелов.
Они подходят к массивной дубовой двери. Низко кланяясь, Ангелов распахивает перед Райнисом дверь в приемную.
Высокий мрачный кабинет. Вдоль стен висят темные портреты рыцарей в латах, панцырях, в расшитых золотом мантиях. Стеклянные книжные шкафы заполнены книгами в тисненых переплетах. В глубине стоит огромный письменный стол, покрытый синим сукном. Над столом висит портрет молодого царя — Николая II.
Мейендорф с сигарой в руках прогуливается по кабинету.
Навытяжку стоит перед ним красивый жандармский офицер, ротмистр Королев. Он заканчивает свой доклад, вынимая из папки все новые и новые бумаги.
— Вот, ваше превосходительство… ответ охранного отделения из Петербурга…
Мейендорф сосредоточенно смотрит на кольца табачного дыма.
— Да?..
Королев бесстрастным тоном читает выдержку из большой бумаги с императорским гербом.
— …Означенный Плиекшан, в бытность студентом Императорского Санкт-Петербургского университета, был замечен в числе участников марксистских рабочих кружков…
Затем ротмистр быстро достает вторую бумагу и тем же равнодушным тоном продолжает:
— …А впоследствии неоднократно присутствовал на нелегальных собраниях, где выступал сосланный ныне в Сибирь Владимир Ульянов… известный в подпольных политических кругах под именем Ленин…
Это сообщение производит на Мейендорфа большое впечатление. Он задумывается, бросает сигару в пепельницу.
— Ах, так…
Барон ходит взад и вперед по кабинету.
— Плиекшан был арестован?
Ротмистр быстро перелистывает бумаги.
— Никак нет. Не привлекался.
Мейендорф облегченно вздыхает и удовлетворенно кивает головой.
— Очень хорошо… Ступайте, Королев.
Ротмистр поворачивается на каблуках и выходит из кабинета.
Барон старается придать своему одутловатому лицу приветливое, любезное выражение, берет колокольчик, звонит.
Открывается резная дверь. В кабинет медленно входит Райнис. Мейендорф встречает его почти в дверях.
— Здравствуйте, господин Плиекшан. Рад познакомиться с вами… Прошу вас, садитесь.
Райнис опускается в глубокое кресло, Барон медленно прогуливается взад и вперед по кабинету.
— Итак, господин Плиекшан… или господин Райнис… как вам будет удобнее.
Райнис слегка вздрагивает, настораживается.
Какое-то подобие улыбки мелькает на тонких губах Мейендорфа.
— Я имел случай познакомиться со стихами, которые вы опубликовали за последний год… Часть из них, кажется, была запрещена цензурой? Ах, эта цензура!.. — Барон останавливается и продолжает: — Но, если я не ошибаюсь, вы напечатали их… кажется, в одной подпольной типографии?
Райнис внешне сохраняет полное спокойствие, напряженно прислушивается к каждому слову Мейендорфа.
— …Кроме того, по слухам, вы читали эти стихи на различного рода рабочих собраниях… на литературных вечерах и в доме поэтессы Аспазии.
Барон подходит ближе и с деланным интересом спрашивает:
— Да… если я не ошибаюсь, она ваша невеста?
— Что же дальше, ваше превосходительство?
После короткого смешка Мейендорф снова начинает прогуливаться.
— Дальше?.. Ну, что же дальше? Вы уже зрелый поэт, зрелый литератор, господин Райнис… и вам пора подумать о будущем.
Он подходит к письменному столу и усаживается в кресло.
— Итак, вскоре предстоит большой праздник, в Ригу прибудет наш молодой государь и нам нужна торжественная ода.
Мейендорф выдерживает большую паузу и заканчивает, глядя прямо в глаза своему собеседнику:
— …Я предлагаю написать эту оду… вам.
На лице Райниса отражается крайнее удивление. Затем, почти мгновенно, в нем вспыхивает чувство оскорбленного достоинства.
— Господин барон… вы обратились совершенно не по адресу!
Мейендорф дружелюбно смеется.
— Вы слишком скромны. Я верю, что вы можете написать такую оду.
Он встает, медленно подходит к книжному шкафу.
— Сейчас вы пишете стихи, которые размножаются на гектографе… и кто их читает? Смешно.
Барон открывает шкаф и достает с полки книгу в тисненом кожаном переплете.
— А я хочу сделать из вас большого поэта! Ваши книги займут место на полке рядом с Гете, которого вы переводили с такой любовью.
Мейендорф раскрывает книгу и перелистывает несколько страниц.
— …Перевод Фауста сделан почти на поэтическом уровне оригинала! А ведь Гете, как вам известно, был придворным поэтом и даже министром Веймарского герцога.
Райнис с большой горячностью перебивает барона:
— Но дух Гете был свободен, и он писал оды только человечеству!
Мейендорф протестующе взмахивает рукой.
— Ну, не только… Но не будем спорить о деталях.
Он кладет книгу на письменный стол и многозначительно добавляет:
— Я очень рекомендую вам обдумать мое предложение, господин Плиекшан.
Райнис встает и церемонно кланяется.
— Господин барон, я уже обдумал. Благодарю вас за лестное предложение, но я не имею чести претендовать на вакансию Гете при вашем дворе.
Мейендорф оглядывает Райниса с головы до ног и очень холодно прощается:
